Но первой сдохла Османская империя. Под договором поставили свои росчерки все заинтересованные страны и даже крупнейшие черноморские державы Чехословакия, Бельгия, Португалия, Япония (!) и полуразобранная Польша. Но стоило его подписать султанской делегации, как турецкий парламент наотрез отказал в ратификации, а генерал Мустафа Кемаль-паша в Ангоре объявил о создании новой власти.
Нам от вековечного врага достался мандат на Великую Армению и фактический протекторат над полунезависимым Курдистаном. Чем думал Кемаль, когда двинул войска на восток — бог весть. Нет, наших войск там было кот наплакал, армянские дружины слабы и малочисленны, но чем Мустафа-паша собирался снабжать армию? Почти все османские запасы были конфискованы союзниками и вывезены в зону Проливов, а добрых большевиков с дармовым золотом тут не нашлось. Кемалисты пробовали договориться, присылали делегацию, и даже клялись, что “население желает советизации”, но нам такое восточное хитрожопие, да еще в форме сильной страны с большими амбициями, и даром не нужно. Вот и пришлось снова разворачивать армию, куда широко записывали казаков — так сказать, искупить кровью участие в событиях на Дону, Кубани, Тереке, Урале и ты ды. Пока создавали, пока перебрасывали, турки на старых запасах успели крепко вломить дашнакам, но тут примчалась и прискакала на помощь непобедимая Красная армия. И одновременно греки высадили в Малой Азии до ста тысяч человек и принялись принуждать кемалистов к миру.
Италия ныла про дармовые острова, вместо которых получила расходы на строительство батареи, но очень скоро ей стало вообще не до Проливов. Почти с самого окончания войны ширилось движение “рабочих советов”, срисованных с наших. Сперва в северной Италии, а затем всю южнее и южнее, рабочие захватывали предприятия, выпинывали владельцев и самостоятельно нанимали инженеров и управленцев. Естественно, владельцы пытались силой вернуть отнятое и вписывали в свои разборки государство. Естественно, рабочие начали организовывать отряды сперва для самообороны, а потом брать контроль не только над предприятиями, но и над целыми коммунами. Естественно, эти боевые отряды в память о гарибальдийцах носили красные рубашки.
Весь 1919 год движение нарастало, советы возникали не только на промышленном севере, но и на крестьянском юге, где традиционно были сильны анархисты. И националисты — ни дня не проходило без стычек между левыми и “Союзом ветеранов” генерала де Боно или “Легионерами Рима” Габриэле д’Аннунцио. Да что там стычки — ну поорали после митинга, ну расквасили десяток-другой носов, но осенью в Турине при попытке вытеснения рабочих с захваченных заводов начались реальные уличные бои с применением пулеметов.
Фабриканты накачивали правых деньгами, но народ верил левым. За полтора года численность Итальянского синдикального союза скакнула от ста до шестисот тысяч человек, в Милане прошел съезд краснорубашечников, на котором была создана “добровольная милиция народной безопасности”. Также по нашему примеру движение опиралось на широкую базу — среди его лидеров оказались левые социалисты Антонио Грамши, Никола Бомбаччи и Бенито Муссолини, анархист Эррико Малатеста, синдикалист Микеле Бьянки, крестьянские активисты… Они по нашим лекалам окончательно оформили Авентинский блок социалистов — названный так в честь легендарного ухода плебеев на Авентин — и начали формировать местные Советы, понемногу перехватывая власть у муниципалитетов.
Итальянским красным сильно повезло, что у власти в тот момент была левобуржуазная Радикальная партия, премьер Нитти вообще закрывал глаза на многие деяния краснорубашечников. Но в декабре 1919 он ушел в отставку, а правительство возглавили консерваторы.
Правые попытались воспользоваться переменами в высших эшелонах и усилили натиск, но на Рождество “дикие” анархисты, не входившие в движение, провели два успешных теракта. Почти одновременно застрелили Эмилио де Боно и д’Аннунцио. Насколько “дикими” были исполнители неизвестно, правые обвиняли левых и лично Муссолини, но потеря двух лидеров привела к драке за власть среди ветеранов и легионеров, склоке и раздраю в лагере националистов.
Возмущенный премьер-министр Джолиотти попытался разогнать и запретить краснорубашечников, но социалисты и социал-демократы занимали в парламенте без малого половину мест и попытка провалилась. И вот тут Бенито сыграл свою лучшую партию — на митинге в Неаполе он прямо заявил: “Наша программа простая: пришло время Советам взять власть в Италии. Она или будет передана нам добровольно, или мы возьмем ее сами”. Авентинцы занимали город за городом, в основном мирно, кое-где на их сторону переходили подразделения армии.
Так сложилась “Экспедиция красных рубашек” — со всей страны в столицу отправились колонны левых. По мере продвижения в городах устанавливали Советы и захватывали склады с оружием. Когда в предместьях Рима появились первые отряды, всего-то сто пятьдесят тысяч человек с сотней депутатов “Авентинского блока” во главе, король бежал из страны, а парламент назначил Муссолини премьер-министром.
— Так он себе еще и два министерских портфеля прибрал, иностранных и внутренних дел, — иронично сообщил Красин, поправляя идеальные манжеты.
— Ого, это же сколько власти в одних руках? — я даже бросил читать его отчет.
— Да, многовато. Но очень надеюсь, что Авентинский блок сбалансирует. Но ты заметил, как ловко итальянцы развили нашу систему?
— Ну да, народным фронтом с массовым боевым крылом можно добиться гораздо большего, чем просто народным фронтом. И я смотрю, немцы активно это опыт перенимают.
***
Три вагона щетины пересекли польско-германскую границу “на ура”. Помимо самого швейцарского коммерсанта герра Маттиаса Скагена, за процессом наблюдали пограничники Народного Войска Польского, профсоюз железнодорожников Бранденбурга, отряд боевиков Рот Фронта и четверо ребят Вельяминова. Документы все были комар носу не подточит: старые накладные еще 1917 года на закупку, договора на аренду складов (никак не могли вывезти раньше, Herr Oberzollsekretar!), документы швейцарской фирмы, идеальный Митин паспорт… Наверное, можно было обойтись одним Митей, да уж больно ценная щетина, буквально золотая — каждый вагон весил на три тонны больше, чем следовало бы. Полтора миллиона фунтов, пять с половиной миллионов долларов, а сколько это в германских марках, к которым каждый месяц дописывали нолики, и сосчитать невозможно.
Зато можно посчитать в ружьях и пулеметах, причем вовсе не по отпускной цене — стреляющего товара после войны хоть завались, а сторожам на складах тоже надо семьи кормить. Вот и решил Исполком срочно помочь немецким товарищам. И Митю, не дав прийти в себя после возвращения домой, наладили сопровождать ценный груз в Германию, где ситуация с каждым днем становилась все острее и острее.
Два года “однородное социалистическое правительство” мялось и не решалось узаконить рабочие советы. Несмотря на постоянные требования спартакистов, рейхспрезидент Эберт и рейхсканцлер Мюллер, оба социал-демократы, очень боялись прищемить пальчик правым, наглевшим чем дальше, тем больше. Левые тоже не отставали — радикализация сторон шла семимильными шагами, что неудивительно в стране с инфляцией, демобилизацией и репарацией разом. В этом звиздеце ракетой взлетел вверх Гуго Стиннес — в результате нескольких финансово-кредитных махинаций он получил изрядные свободные средства и начал скупать предприятия направо и налево. Даже до войны он пользовался недоброй славой рейдера, а уж сейчас, при относительно слабом правительстве, развернулся вовсю. И, разумеется, встрял в противостояние с рабочими советами, для борьбы с которыми профинансировал полувоенные формирования, в особенности террористическую организацию “Консул”. В ответ рабочие начали создавать отряды самообороны, вскоре объединенные спартакистами в Рот Фронт. Все, как в Италии, только южнее Аппенин предприятия захватывали рабочие, а севернее — Гуго Стиннес.